Приключения одной философской школы - Страница 2

— Но о какой же еще? — спросит читатель.

О материи, которая есть — вещь в себе.

Если опыт весь есть не более, как «субъективные впечатления», то для него требуется с одной стороны, субъект, который получает «впечатления», с другой стороны — нечто такое, от чего субъект получает эти впечатления. Субъект — это «я», тот самый, по ироническому выражению Маркса, «собственник переживаний», которому принадлежат все эти «впечатления», «ощущения», образующие «опыт», и в произведениях плехановской школы неизменно сопутствуемые эпитетом «мои» (для разнообразия иногда — «наши», но отнюдь не в смысле коллективной собственности на «переживания»). А то, что производит в «субъекте» впечатления, это — «объект» или «вещи в себе» или «материя».

Читателю интересно, разумеется, узнать разные подробности об этой особенной «материи», которая не принадлежит к опыту, но скрывается под ним, как его «объективная» основа. Я тоже очень интересовался этим, и постараюсь добросовестно представить читателю весь материал, какой мне удалось собрать относительно этого в произведениях школы.

«В противоположность „духу“, — заявляет К. Бельтов, — „материей“ называют то, что, действуя на наши органы чувств, вызывает в нас те или другие ощущения. Что же именно действует на наши органы чувств? На этот вопрос я, вместе с Кантом, отвечаю: вещи в себе. Стало быть, материя есть не что иное, как совокупность вещей в себе, поскольку эти вещи являются источником наших ощущений» («Критика наших критиков», стр. 233).

В этой формуле, дающей определение «материи», несколько странным образом фигурируют «органы чувств». Я позволил себе заинтересоваться вопросом — что такое сами эти «органы чувств» — «материя» или «опыт». Н. Рах-ов очень любезно объяснил мне в своей брошюре, что «для материалиста они представляют собою в каждом данном случае и вещь в себе, и явление, смотря по тому, с какой стороны к ним подойти», но что «в интересующей нас гносеологической проблеме органы чувств, как таковые, не играют никакой роли: они лишь передаточный инструмент, если можно так выразиться» («К философии марксизма», стр. 75.). Таким образом от приведенного выше определения у нас остается одно: «материя» есть причина ощущений.

Это, как будто, немного, и вы хотели бы узнать еще что-нибудь; но, пытаясь навести справки, вы сразу наталкиваетесь на весьма обескураживающие заявления. Плеханов сообщает:

«…материалисты никогда не утверждали, что мы знаем, каковы вещи сами по себе, т. е. независимо от их действия на нас, а только утверждали, что эти вещи известны нам именно потому, что он действуют на наши органы чувств, и именно в той мере, в какой они на них действуют. „Нам неизвестны ни сущность, ни истинная природа материи, — говорит Гольбах, — хотя по ее действию на нас мы можем судить о некоторых ее свойствах… Для нас материя есть то, что так или иначе действует на наши чувства“» («Примечания к „Л. Фейербаху“» Энгельса, стр. 100).

Дальше Плеханов дает, правда, на первый взгляд более утешительное пояснение: «…если, — говорит он, — мы, благодаря действию на нас вещей самих по себе, знаем некоторые свойства этих вещей, то нам, вопреки Гольбаху, до некоторой степени известна и их природа: ведь природа вещи обнаруживается именно в ее свойствах…» (стр. 101; курсивы самого Плеханова). Но это «до некоторой степени», очевидно, ничего не прибавляет и не изменяет в позиции Гольбаха: он, ведь, говорил о «природе» материи самой по себе, а не о «природе» ее чувственных отражений; если известна только вторая, это и значит, что ничего неизвестно о первой; и утешения никакого не получается.

Сопоставьте еще с этим следующее пояснение Плеханова: «…если я допускаю, что улитка так или иначе „видит“ внешний мир, то я вынужден признать, что тот „вид“, в каком представляется внешний мир улитке, сам обусловливается свойствами этого реально существующего мира…» (стр. 104). Вот эти-то «свойства», которыми обусловливаются представления как улитки, так и человека, они-то и интересны, они-то и представляют «истинную природу» материи самой по себе; а об них у нас только и остается, что они, во-первых, существуют, а во-вторых… во-вторых — неизвестны.

Ортодокс договаривает то, что не договорено Плехановым; по поводу вопроса — что такое материя, — он говорит:

«…такой вопрос лишен всякого научного смысла и всякого разумного содержания. Материя есть материя, она первоначальный факт, исходный пункт как внешнего, так и внутреннего опыта, потому что „никакое действие невозможно иначе как на материю и через материю“ (слова Клод Бернара. А. Б.). А раз материя первоначальный факт, то естественно, что ее нельзя определять другой причиной, лежащей вне ее самой, — а отсюда следует, что материя познается нами посредством ее действия на нас» («Философские очерки», стр. 74).

«Познается посредством ее действия» — это и значит, что познается только ее действие, а сама она не познается, да при этом вам еще запрещают спрашивать, что она такое. И легче ли вам от того, что занимающий вас икс объявляют «первоначальным фактом»? Напротив, тем интереснее было бы узнать о нем хоть что-нибудь. А между тем — вы не смеете спрашивать. Самый вопрос есть уже ересь, и, пожалуй, даже не в философском, а в религиозном смысле слова:

«Дать абсолютное и законченное определение материи, разумеется, невозможно, — разъясняет А. Деборин, — потому что оно предполагает знание всей совокупности вещей и свойств (Господи! да кто же и когда требовал таких ужасов, как абсолютное и законченное определение? А. Б.). Определять же материю, которая является первоосновой всего сущего, другой причиной так же нелепо или столь же основательно, сколь основательно требовать от теолога объяснения относительно причины его бога» («Соврем. Жизнь» 1907, 2, стр. 205–206).