Приключения одной философской школы - Страница 5

Поистине, печальна роль «материи» в Плехановско-Бельтовской философии. Берутся явления опыта, и как явления, исследуются; но к каждому из них делается примечание: а причина-де этого явления, как и всех других — материя, которая действует на наши чувства: свойства же ее самой по себе неизвестны, а то и вовсе их нет, кроме свойства производить данные явления. — И никакого вывода из этого примечания, никакой рабочей гипотезы; ко всякому явлению оно одинаково относится, и одинаково ничего не прибавляет. Бесполезно и скучно!

Явления опыта, хорошо или плохо, мы познаем, и кое-что о них таки знаем. А для их «объяснения» нам предлагают такую «материю», которой «истинную природу» мы знать не можем, «формы» и «отношения» которой сами по себе нам недоступны. Что это такое?

Ответ можно найти у Н. Рах-ова, одного из самых младших учеников школы:

«Что характерно для метафизики? — То, что познанное она стремится объяснить непознаваемым, доступное — неиспытуемым и неиспытываемым». («К философии марксизма», стр. 34).

Это совершенно верно, и это — приговор.

Свой запутанный и бесплодный взгляд на материю Плеханов, Бельтов и другие стремятся во что бы то ни стало приписать Марксу и Энгельсу. Нечего и говорить, что это — большая несправедливость по отношению к Марксу и Энгельсу, и что их произведениями этого доказать нельзя. Приводились обыкновенно в полемике две цитаты, сколько-нибудь подающие повод, — на первый взгляд, конечно, — к подобному смешению. Первое место — из «Л. Фейербаха» Энгельса (стр. 14–15 русс. пер.), где Энгельс, полемизируя с кантианцами и употребляя, поэтому, их термин «вещи в себе», доказывает, что «вещи в себе» мы познаем, делая их (в производстве и в точной науке) вещами для нас. Но тут совершенно ясно, что Энгельс говорит о «вещах» прямо, как данных нам в опыте, и никаких намеков на «неизвестную природу» их или на вне-опытный характер нет и следа. Другая цитата (из примечаний Маркса о Фейербахе) в русск. переводе Г. Плеханова гласит: «Практикой должен доказать человек истину своего мышления, т. е. доказать, что оно имеет действительную силу и не останавливается по сю сторону явлений» (курсив мой). Эта цитата всерьез принималась и обсуждалась некоторыми критиками Плеханова, потому что они не догадывались ее сверить с подлинником. По проверке же оказалось, что в подлиннике написано прямо противоположное: «In der Praxis muss der Mensch die Wahrheit d. h. die Wirklichkeit und Macht die Dies-seitigkeit seines Denkens beweisen» (стр. 60 «L. Fuerbach» Engels'а, изд. 1903 года). Слова, которые я отметил курсивом, значат: «доказать по-сю-сторонность своего мышления». Отрицание «не» переводчик — Плеханов прибавил от себя, и получилась цитата в пользу философа Плеханова.

Как смотрел на «вещи в себе», лежащие за пределами опыта, Фр. Энгельс, всего яснее показывает следующее место из его предисловия к английскому изданию популярной брошюры «Развитие научного социализма»:

«…Но тут является неокантианский агностик, и говорит: да, мы можем до известной степени правильно воспринять свойства вещи, но познать самое вещь путем чувственного или мысленного процесса мы не в состоянии. Эта вещь в себе находится по ту сторону нашего знания. На это давно уже ответил Гегель: если вы знаете все свойства какой-нибудь вещи, то вы знаете и самую вещь; тогда уже ничего не остается, кроме того факта, что означенная вещь существует вне нас; а как только ваши чувства сообщили вам об этом, вы познали и последний остаток этой вещи, знаменитую непознаваемую вещь в себе Канта. — Ныне же мы можем прибавить к этому лишь то, что во времена Канта наше знание природных вещей было настолько отрывочно, что оно давало повод к предположению за каждой из них особой, таинственной вещи в себе. Но с тех пор, благодаря колоссальному прогрессу науки, все эти вещи, одна за другою, были познаны, анализированы и, более того, — даже воспроизведены. И конечно, мы не можем назвать непознаваемым то, что мы в состоянии сами производить. Для химии в первой половине нашего столетия органические вещества представляли подобные таинственные вещи. Теперь же мы их познаем одну за другой и воспроизводим из химических элементов без помощи органического процесса…» («Neue Zeit» 1892-3, I Band, № 1, стр. 18–19).

Как видим, Энгельс просто устраняет такую постановку вопроса, из какой исходит Плеханов. Я не считаю точку зрения Энгельса вполне достаточной; но для меня, как, я полагаю, и для всякого, ясно, что в ней нет и тени той за-опытной путаницы, которая характеризует школу Бельтова.

Историк будущего с недоумением остановится перед тем фактом, что в XX веке в марксистской среде существовало, и выражало претензии на идейное влияние в ней, мировоззрение столь детски-наивное с точки зрения науки и философии этого века.

Приключение II: Объективная истина

По другому основному вопросу мировоззрения — по вопросу об истине — взгляды школы расходятся еще больше, чем по первому. Одну позицию занимает ученик — Ортодокс, другую учитель — Бельтов.

«Современная наука, — говорит Ортодокс, — рассматривает все мировые явления, как процессы развития и закономерного изменения. Соответственно такому взгляду наука не признает вечных истин. Но из этого нисколько не следует отрицание объективных законов. Все добытые наукой результаты должны быть признаны объективными законами, поскольку они выведены на основании объективных данных, т. е. явлений вселенной. И до тех пор, пока в сумме явлений, составляющих базис данного закона, не встречаются противоречия, нарушающие закон, он для нас имеет объективную ценность. Теория эволюции говорит, что все подвержено изменению, и потому меняются и самые объективные истины. Эволюция в познании, следовательно, не только не исключает объективизма, а, наоборот, обусловливается им» («Философские очерки», стр 117–118).